Вера Полозкова:
Що читати

Вера Полозкова: “Сын появился, когда мне нужен был другой голос”

Вера Полозкова выпустила новую книгу «Ответственный ребёнок».

Беседа проходит в Индии, а в России тем временем вышла ваша первая детская книга «Ответственный ребёнок». Вы стали писать стихи для детей после рождения сына Фёдора?

Связь не такая прямая, как может показаться. У меня много лет была мечта написать что-нибудь для детей, просто она была безадресной. И книжка эта получилась письмом самой себе в детство. Тогда я больше всего любила «Денискины рассказы». Несмотря на то что Драгунский писал о мальчишеских переживаниях, он был мне дорог тем, что с потрясающим уважением относился к чувствам своих маленьких героев. На фоне остальной литературы, которая сводилась к «надо-надо умываться по утрам и вечерам» и прочей дидактике, это было особенно очевидно. Мне хотелось написать абсолютно хулиганскую книжку и передать привет любимым образцам детской литературы из 1960-х.

Довольны результатом?

Да, и это уникальная история. Признаюсь по секрету, каждый раз, когда у меня выходила книжка, я переживала неделю отчаяния, потому что это было вообще не то, что я представляла себе за годы написания. И я думала: «Ну вот, уже ничего нельзя исправить и надо это принять». Когда я обсуждала новую книгу с моим художником, прекрасной Таней Иванковой, то предложила: «Давай она будет современной, но без гаджетов, телефонов и видеоигр. Чтоб она воспринималась как написанная в любой момент». И компьютер на иллюстрации появляется только один раз. Мы добились тёплого лампового звука. Важен ещё и контекст, в котором я её увидела. В Гокарну из Москвы её привезла подруга, и я посмотрела на эти стихи другими глазами. Мне удалось почитать их сыну, как будто это просто детские стихи. Другие, а не мои. У него целая стопка книг, которые мы привезли с собой. Теперь среди них лежит моя (смеётся).

IMG_6458

Как изменилась ваша жизнь с появлением сына?

То, что есть кто-то важнее тебя, для такого эгоистичного человека как я стало невероятно очищающим и освобождающим переживанием. В момент, когда рождается ребёнок, ты теряешь иллюзию, что все камеры и софиты направлены на тебя. Моя подруга – драматург Нина Беленицкая – написала однажды, что, когда у неё родился мальчик, она стала куда менее интересна сама себе. И это счастливое чувство.

Фёдору уже два года, и у него начинается своя жизнь. Его личность уже больше этого маленького тела. Года полтора он воспринимался как моя неотъемлемая часть, а теперь он уже не продолжение меня, а совсем другой человек. Я постепенно возвращаюсь к себе и вижу много изменений. И очень хорошо понимаю людей, которые попадают в ощущение, что дети – это и есть цель бытия. Дети – это самое прекрасное, к чему люди имеют причастность.

Сын обострил мои личные ожидания от себя. Можно сколько угодно прокрастинировать, заниматься самообманом, говорить, что у тебя ещё куча времени, – пока нет детей. Потом они появляются, и ты понимаешь: вот человек, перед которым ты отвечаешь за то, как живёшь сам. Как тратишь своё время, расставляешь приоритеты, выстраиваешь отношения. Кроме того, сокращается энергетический ресурс на все остальные дела, потому что на ребёнка уходит 80% сил. Те 20%, которые остаются, нужно тратить на самые важные занятия. Такой роскоши, как страдать месяцами, больше никогда не будет, потому что есть человек, который тебя зеркалит, и ты не имеешь права находиться в депрессии.

IMG_6679

Отвечать не только за себя – это сложно?

Теперь всё, что происходит в твоей жизни, начинает сказываться и на ребёнке. Невозможно злиться, обижаться, заниматься собой в одиночку – всё это влияет на него. С одной стороны, теперь ты гораздо строже контролируешь свои состояния, с другой – оказываешься на свободе. Ни поболеть, ни взорваться, ни устать не получится без прямых последствий. Перед тобой будет стоять перепуганный до смерти ребёнок, и утешать придётся его, а не себя. И тут есть сложности. Мне нужен запас уединения, чтобы справляться с жизнью, в которой много ада и публичной травли. Все сложные моменты я привыкла переживать одна и ни с кем не делиться. Люди должны видеть меня либо в прекрасном настроении, либо никак. А теперь любому моему кошмару есть два свидетеля. Это тяжело. Больше не взять такси и не уехать на другой конец города, чтобы отсидеться несколько дней и вернуться свежим.

Впервые я стала взрослой. Больше меня никто не прикроет. Проситься на ручки и всхлипывать в коленки будут тебе, а не ты. Ты в ответе за свою и ещё за одну жизнь, какие бы решения ни принимал, от мельчайших до глобальных. Всё утяжеляется не в два, а в десять раз. Теперь мы семья, и внезапно обнаруживается, что отвечаешь вообще за всех. К примеру, за дедушек и бабушек, чтобы с ними было всё в порядке, потому что это тоже влияет на ребёнка. А ещё впервые становишься причастен к чудотворству: никого не было, а стал отдельный мальчик. Мне кажется, это одно из зримых чудес, которые в мире с людьми происходят.

Как эта новая жизнь влияет на поэзию, на профессиональную реализацию?

Года четыре назад мне было очень тяжело работать. Сын появился в момент, когда мне нужен был другой голос. Поэт всю жизнь ищет новый голос. Человек не может всегда быть одним и тем же. Пастернак каждые десять лет был другим поэтом. Мы чётко разделяем раннего и позднего Гребенщикова. В предисловии к моей детской книжке литературный критик Саша Гаврилов сказал: «Все спрашивали, о чём же будет писать Вера, когда про несчастную любовь ей будет уже неинтересно?» Вот мой ответ. Это книга о любви. Даже не о материнской, а просто о любви. Время, когда я полностью отождествлялась с собственной лирической героиней, борющейся и страдающей, – закончилось. А как научиться говорить другим голосом? Это чудовищно тяжело, ведь сам уже не можешь видеть стихи, за которые тебя когда-то полюбили. Их писал человек, которого уже не вспомнить. Но наконец что-то медленно начало меняться. Следующей будет взрослая книжка, надеюсь. Написано полсотни стихов.

А сколько надо?

В предыдущей было сто, поэтому она называется «Осточерчение». Мне кажется, что ста стихов должно надолго хватить. Мне хочется перед собой отчитаться, чтобы можно было весь период проследить. Каждая книжка описывает чёткий период моей жизни. «Непоэмание» – 125 текстов, написанных с 16 до 22 лет, подростковых, революционных, протестующих, в слезах, соплях и истерике. С «Фотосинтезом» я начала понимать, что есть топливо, а есть течение жизни, есть ремесло, а есть то, что обеспечивает его фактуру. Раньше это было неразделимым и казалось, что следующая история тебя убьёт. А потом ты понимаешь, что эти вещи должны быть описаны холодным языком. Так было до 27 лет. Книга «Осточерчение» – это уже про взрослые отношения с вещами. И вот сейчас «Ответственный ребёнок» – о том, что с 6 до 12 лет происходит. Она должна идти перед «Непоэманием», как последний эпизод из «Звёздных войн». Мои друзья шутят, что круг замкнулся.

Глядя на детей, я вспоминаю себя и своё детство. А каким было ваше?

У меня были весь Сетон-Томпсон, Джеральд Даррелл, Альфред Шклярский, он написал серию книг про польского парня Томека, который объехал весь мир. Про космические путешествия было огромное количество книжек. Моя мама – большой книгочей, и у неё до сих пор огромная библиотека. Многие вещи, которые необратимо на меня повлияли, были взяты с полки в детстве. Например, в моё девятое лето с нами в Коктебель поехал «Вечерний альбом» Марины Ивановны Цветаевой в репринтном издании. Я научилась читать дореволюционную орфографию, все эти яти и еры, и выучила книжку наизусть. При этом ситуацию в моей семье не назовёшь простой. Я была поздним ребёнком у человека, который растил меня без мужа и остальной родни. Классическая история про нарциссическую травму: всё, что я не успела, сделаешь ты, всё, что не случилось, – должно быть у тебя. Это невинная формулировка, но огромнейшая ответственность.

IMG_6875 (1)

Вы возвращаетесь к этому опыту?

С появлением ребёнка я впервые перестала перетирать внутри травмы, нанесённые в детстве. Ведь то, какой ты, оставит след на твоём ребёнке. То, какая у меня мама, оставило след на мне. Теперь ничего не исправить. С другой стороны, всё, что родители сделали не так, служит мощнейшим импульсом – мы зарабатываем опыт, благодаря которому будем понимать тех, кто находится в такой же ситуации. Человек, который с детства знает, что такое боль, мгновенно находит эмпатический подход ко всем, кому нужна помощь. Так и проявляется слух, недоступный людям со счастливым детством.

У меня есть близкий друг, психотерапевт. У него родилось трое сыновей, и жена ушла, оставив ему детей. Он мастер цигун, путешествует по миру, и вдруг столкнулся с ситуацией, в которой ему нужно было бы сделать невыносимый выбор – бросить всё и заниматься детьми. Он понимал, что в будущем дети ему спасибо не скажут за то, что он загубил свою жизнь ради них. С этими метаниями он пришёл к какому-то прославленному детскому психологу, и тот сказал: «Знаете, вы своих детей лет до двадцати будете „предавать“ очень часто. Будете в разных ситуациях часто выбирать не детей. Но это единственный способ не повесить на них вину за всё то, что вы упустили, пока они были от вас зависимы. Груз этой вины невыносим. Этот долг невозможно отдать. Всю свою взрослую жизнь они будут знать: чтобы поднять их на ноги, вы лишились возможности быть счастливым». Поэтому с некоторых пор формулировки «я всем пожертвовала ради своих детей» я пугаюсь как огня. Пожалуйста, не жертвуйте всем ради детей. Сделав это, вы повесите на них груз, который не даст вам общаться во взрослом возрасте. Кроме вас, им не у кого научиться быть счастливыми. Это серьёзная ответственность, долгие разговоры, сложная логистика и менеджмент, но оно того стоит.

Источник