Как это — переболеть корью в 30 лет?
Як це

Как это — переболеть корью в 30 лет?

Когда происходит что-нибудь совершенно жуткое с людьми, вам не безразличными, а то и с вами лично, кажется, что мир несправедлив, все это страшный сон и вот-вот вы проснетесь.

Конечно, спокойно принимать тот факт, что статистика автокатастроф или, скажем, негативного влияния экологии совершенно точно отнимает у вас вероятность прожить долгую здоровую жизнь — сложно. Еще сложнее в эту статистику не попасть — то есть пристегиваться в автомобиле, а не расхлебывать последствия аварий, правильно питаться, а не бороться с лишним весом, использовать медицину в целях профилактики заболеваний, а не их лечения. Мы в редакции это очень хорошо понимаем, потому и пишем. Чтобы вы сформировали свое мнение, и, возможно, спаслись хотя бы от некоторых угроз.

Марина Шиянь, начитанная, разбирающаяся в истории, архитектуре и хорошем вине интеллектуалка. Она совершенно точно знает о пользе прививок и в два счета просветит на эту тему кого угодно. Только вот несколько лет назад она почти умерла от кори. И винить ей некого. Совсем.

Марина Шиянь 

Я родилась в 1983 году, в то время прививок от кори еще не было. Они появились чуть позже, но мне не делали. Ведь как записано в моих детских картах, корью я переболела, как и краснухой.

Получилось, что с 16 до 30 лет я вообще не состояла на учете в медучреждении — не было ни нужды, ни желания. А по окончании школы не ходила по больницам. Только гинеколог и стоматолог, и однажды у участкового врача по поводу бронхита. О прививках я тоже не думала, зачем — в детстве все сделали.

Но однажды я об этом пожалела.

В тот зимний день у меня сильно поднялась температура. Но других симптомов — кашля, соплей, боли в горле — не было. И в этом состоянии, с температурой под сорок, я пять дней сидела в домашнем заключении. К врачу решила не обращаться. Думала, скажет мне ждать, наблюдать, пока симптомы проявятся.

В клинику я попала в ужасном состоянии: давление 70/40, ходить не могла, такая была слабость, даже сидела с трудом. При приеме заполнила чек-лист. Там была графа о недавно посещенных странах. А я как раз недавно (20 дней назад) вернулась из Таиланда.

Поскольку уже была сыпь, врач спросила, чем я болела в детстве. Я уверенно ответила, что скарлатиной, корью и краснухой. Но они все равно взяли у меня анализ на антитела, почему-то только к краснухе. Результаты нужно было ждать пару дней.

Красные высыпания доктор списала на пищевую аллергию. В те дни я есть не могла, только мандаринами перекусывала. Другой мой симптом, самый главный при кори, обозначили как герпес-высыпания.

Всем мамам обязательно нужно помнить об этом симптоме!

Если у ребенка белые, будто заполненные молочной жидкостью пятна внутри щек и на небе, — бегите в больницу.

Домой меня отправили с диагнозом ОРВИ. Шел седьмой день болезни, пятен на груди становилось все больше, а я ждала анализов из клиники. Но когда сыпь стала просто ужасной, сами поехали в инфекционную больницу. Приемное отделение Александровской больницы — последнее, что я отчетливо помню, как и то, что диагноз на тот момент был все еще не поставлен. Еще одно смутное воспоминание — в палату зашла старенькая медсестра, окинула меня взглядом и спросила: «Что, детка, корь?» Вот что значит опыт! А врачи сначала диагноз поставить не могли — я же все карты им спутала, сказав о Таиланде и уверяя, что уже болела всем тем, на что была похожа моя нынешняя болезнь.

Многие инфекционки — это просто филиал ада на земле

Врачи там работают такие, что ими можно искренне восхищаться. Но условия в таких больницах часто просто ужасны.

В Александровской все по-другому. К Евро-2012 даже достроили новый инфекционный корпус. Ведь понимали, что будет большой поток туристов из разных уголков мира и с разными инфекциями. Этот отдельный блок — такой себе нормальный трехзвездочный отель. Мне там было очень комфортно в плане и условий, и персонала.

Но имейте в виду, что частных инфекционных клиник у нас нет. Поэтому «скорая» отвезет вас с первыми симптомами кори только в государственную инфекционку — будете лежать там, куда привезут.

Некоторые друзья-антипрививочники до сих пор считают, что у меня была не корь

Я уже говорила, мне повезло: я попала в Александровскую. Завотделением сразу сказала, что у меня корь. Сыпь и характерные пятна по телу — все говорило об этом. Ее не смутило то, что в детстве я уже болела корью и краснухой. Эти диагнозы могли быть (и, как оказалось, были) ошибочными.

Но порядок есть порядок: анализы крови на антитела Img M (показывают острую фазу болезни) к разным инфекциям были взяты. Некоторые друзья-антипрививочники до сих пор считают, что у меня была не корь. Якобы я подцепила тропическую лихорадку денге, которая и правда похожа по симптомам и осложнениям. Во-первых, анализы подтвердили корь. Во вторых, диагноз ставили опытные доктора в ведущем медучреждении страны, нет никаких оснований не доверять им. К тому же у этой лихорадки довольно короткий инкубационный период, а я попала в больницу почти спустя месяц после путешествия.

Врачи поняли точно: у меня менингоэнцефалит

На восьмой день мое состояние обострилось — начался менингоэнцефалит, воспаление мозга по-простому. Вирус пытается проникнуть в мозг, и если на этом этапе иммунная система не «отбивается», он отвоевывает «новые территории»

Это если очень коротко.

Раньше, когда не было МРТ, это осложнение выдавала симптоматика. Человек с таким диагнозом неадекватен: не помнит своего имени, теряется в пространстве и времени, и у всех очень сильно болит голова. Я хорошо помню эту головную боль, не сравнимую ни с чем. Другие симптомы зависят от того, какая часть мозга поражена. Иногда пропадают двигательные рефлексы, иногда отказывает мочевой пузырь, речь, слух Также менингоэнцефалит был подтвержден анализом спинномозговой жидкости, которая берется шприцом между третьим и четвертым позвонком. Процедура не из приятных, но необходима.

Состояние ухудшалось, меня перевели в реанимацию, где я пробыла несколько недель.

В общем, из подсознания вылезает все и вся. Врачи рассказывали родным, что я все время бормотала о работе: что мне нужно бежать по делам, решать задачи, отвечать на электронные письма.

Ничего из этого я не помню. Первое мое воспоминание из больницы — как мне капают какие-то «пекучие» капли в глаза. Я не понимала, зачем они мне, и где я вообще, почему я нахожусь в каком-то трехзвездочном отеле? (Как я говорила, больница современная и сравнительно новая.) Позвонила маме, чтобы пожаловаться. А она спокойно ответила: «Доченька, так у тебя же энцефалит, чтобы не было другой инфекции, наверно, капают». Вот тогда я впервые и услышала (осознанно), это страшное слово, которое ассоциировалось с клещами, но никак не со мной. И после этого момента я уже хорошо помню, что было дальше. Между ним и поступлением в больницу прошло около трех недель!

Но за это время был еще один «проблеск», и это воспоминание очень дорого для меня.

На дворе был День всех влюбленных, а я все еще была не в адекватном состоянии Несмотря на это, Сережа (муж Марины, — ред.) передал мне букет подснежников. Причем мы не из тех пар, которые вообще празднуют 14 февраля, не ходим в ресторан, потому что так делают другие. Тем не менее в тот день на моей тумбочке красовался букет. Врачи заметили, что я на миг очнулась, глянула на тумбочку и улыбнулась. То есть я осознанно отреагировала на цветы! Это было событие, тот самый переломный момент. Во время утреннего обхода меня засыпали вопросами.

И делала над собой колоссальные усилия, чтобы начать отвечать правильно.

Однажды я рассказала об этом в Facebook. И посыпались истории людей, которые пережили корь и потерю памяти. Я тогда поняла, что легко отделалась. Одна девушка писала, что, очнувшись, не узнала собственную маму.

Вернулась домой другим человеком — с расшатанной нервной системой и без кратковременной памяти.

Когда полегчало, я выписалась и переехала домой. В больнице провела пять недель. Вернулась другим человеком — с расшатанной нервной системой и без кратковременной памяти. То есть я не помнила, съела ли только что йогурт, говорила ли о чем-то с мамой. Догадывалась лишь по косвенным признакам: если баночки с йогуртом нет, значит, ела. А вот по насыщению и ощущениям понять не могла.

Первое время я жила у мамы, потому что муж на работе, а обслужить себя я не могла. Даже блендер из четырех деталей не могла собрать. Я жутко бесилась, ведь понимала, что раньше им пользовалась, собирала за пару секунд. Ведь это же очень просто — как ребенку пирамидку собрать!

Я не могла совладать с телом — связи между телом и мозгом не было. Подолгу училась ходить по ступенькам, пить воду, не опрокидывая на себя, пользоваться ножницами. Ощущалась дикая слабость во всем теле.

Помню, как выписывалась из больницы и тогда впервые ступила на лестницу. Я словно делала шаг в пропасть, хотя понимала, что ходить умею. Была будто «под чем-то», как главный герой «Волка с Уолл-стрит», тело меня не слушалось. Самое ужасное, что думаешь, что никогда не овладеешь своим телом снова. Что не сможешь спускаться по домашней винтовой лестнице, снова кататься на любимых коньках…

Но все-таки я старалась быть «в теме». Еще до больницы мы с мужем начали строить дом. Так вот, вернувшись домой, застала ремонт в самом его разгаре. И я хотела поучаствовать в утверждении дизайна. Сережа показывал мне эскизы на планшете, а я комментировала. Однажды он показал мне, какую плитку планирует положить в ванной. Я кивнула, и он сложил планшет в портфель. Через пару минут я опять спросила, с той же интонацией: «Сережа, а какая у нас будет плитка в ванной?» Чуть позже снова, а потом еще пару раз. Я просто не могла запомнить, что происходило пять минут назад. Зато в деталях помнила школьный выпускной.

«Дырки в голове у тебя нет, ноги ходят. Что тебе еще надо?»

Полтора года я отходила от болезни физически. Последствия проявлялись повышенной температурой — перманентных 37,6 градуса. Немецкие врачи (к которым ездили на консультацию) убеждали, что это нормальная температура, но при условии хорошего самочувствия. У меня же адски болела голова, не было сил, а мозг отказывался функционировать после трех часов дня.

Помню, смотрела на томик «Анны Карениной», и недоумевала, как его можно прочесть. Хотя до болезни мне это удавалось трижды. Зато могла прочесть состав шампуня L’Oréal. Этот текстик был моей личной нормой, тексты длиннее — высшей математикой. В меня физически не «влазила» информация, я не могла ее переварить. Доктора говорили, что справиться помогут только ежедневные «тренировки мозга», в частности, чтение. Я начала с Марка Леви, каждый день по несколько страниц. Сейчас я бы не взялась за нее — это очень просто для меня. А тогда казалось, будто я Гессе читаю! Ведь на каждой странице море событий — только успевай все обдумывать.

Но даже этот прогресс меня не устраивал. Все время казалось, что я не пью «нужные» волшебные таблетки, что не так лечусь. Хотя сейчас понимаю, что мой невролог поступал очень правильно: давал мне ударные дозы витамина В и заставлял упражняться в чтении.

Подливал масла в огонь и муж: хотел, чтобы мы исследовали мою болезнь от и до. Так я попала на консультацию в военный госпиталь. Я пожаловалась врачу, что прошло уже 40 дней после выписки, а прогресса большого нет. Он был человеком конкретным, закаленным войной, поэтому ответил твердо: «Дырки в голове у тебя нет, ноги ходят. Что тебе еще надо? Вон военным, здоровым мужикам, с твоим диагнозом положено 90 дней больничного! У тебя прошло 40. Не паникуй, у тебя все еще будет». И вот после этих слов меня отпустило.

Я стала воспринимать информацию все в больших и больших количествах, восстановились навыки. А уже спустя три месяца села за руль! Правда, и сейчас при высоких интеллектуальных нагрузках повышается температура.

В восстановлении памяти мне помог Facebook

Я до сих пор многого не помню. Когда вижу, что человек пристально на меня смотрит, словно я должна его узнать, спрашиваю: «Извините, я должна вас знать?» Я этого совсем не стесняюсь. Если человек отвечает, мол, да, знакомы, откровенно рассказываю ему, что частично потеряла память.

Кстати, в восстановлении памяти мне помог Facebook. В то время у меня в друзьях были только те, с кем я лично знакома. Поэтому я заходила к френдам на странички, листала их фото, читала посты. В общем, старалась вспомнить забытых знакомых. Постепенно вспоминала некогда знакомых людей. Иногда будто интуитивно понимала, что с человеком меня связывает что-то приятное, или наоборот.

Моя болезнь — не мое испытание. Это испытание и боль моих родных

Моя болезнь — не мое испытание. Это испытание и боль моих родных. Когда я вернулась из больницы, заметила, что у мужа добавилось седых волос. А сейчас, когда приходится лечиться, он каждый раз повторяет: «Я готов лечиться сколько угодно, только бы с тобой чего не произошло. Потому что я тебя знаю — ты если болеешь, то уже конкретно». Мама, свекровь, родственники — переживали все. И моя болезнь — это и их страдания. Мне не на что жаловаться. Я почти ничего не помню.

Для некоторых семей корь с осложнениями — это еще и удар по финансам. Специфического лечения от кори не существует. Иммунной системе может помочь только иммуноглобулин в больших дозах, очень дорогой препарат, который к тому же сложно быстро «собрать» по аптекам в нужном количестве. При самой острой фазе болезни в сутки он обходился нам в тысячу долларов. Кроме того, муж позаботился о том, чтобы я лежала в отдельной палате (на тот момент это около 200 гривен в сутки).

Благодаря анализам я узнала правду о себе.

Во всех карточках у меня написано, что я переболела краснухой. На самом деле, как показывают мои анализы, это не так. Получается, что ни корью, ни краснухой в детстве я не болела. Поэтому прививаться от краснухи буду однозначно, что особенно важно в контексте планирования беременности.

Получается, что сначала думала, что переболела корью, потом — что переболела краснухой… Но благодаря анализу на TORCH-инфекции окончательно узнала правду о себе и своих болезнях. Хотя сначала злилась, доказывала, что я уже болела чем-то, ведь записано же! Но сейчас понимаю, что нельзя быть ни в чем уверенной на 100%, особенно в диагнозах тридцатилетней давности.